Библиотека думающего о России www.patriotica.ru

Разделы

 

Темы материалов

 

Помощь


Вы здесь:   Главная / История /

Александр Казинцев

Три дня в августе

К десятилетию ГКЧП
«Наш современник», №8-2001

10 лет ГКЧП

Ну вот и стали наши потери юбилеями. То, что еще недавно жгло, нестерпимо болело — как при утрате части тела, части самого себя (государство — т в о е государство — это и есть продолжение тебя), превращается в факт истории. О котором не каждый вспомнит (наверняка в годовщину по телеэкрану забегают деловитые корреспонденты, начнут совать микрофоны цепко отобранным прохожим: "Скажите, что лично для вас означают дни с 19-го по 21 августа, как вы относитесь к ГКЧП?" — и половина станет мямлить: "Не помню, не знаю..."). А кто-то и впрямь не знает — за 10 лет выросло новое поколение, для которого советская история — такая же смутная даль времен, как битвы Петра и воцарение Грозного Иоанна.

А я помню. Так остро, может, еще и потому, что в те дни оказался (вместе с семьей!) на земле, уже рвущейся из Союза, в среде настороженно враждебной, где каждое слово о происходящем в Москве усиливалось стократным эхом. Буквально: когда 21 августа мы бродили по декоративным переулочкам Клайпеды, ожили, взревели, наверное, еще германских времен рупора и железный голос на ломаном русском начал зачитывать текст: сегодня, 21 августа, отдан приказ о выводе войск из Москвы, сегодня, 21 августа... И так без перерыва, наверное, полчаса. Тогда нам — и всем в этом краю — стало ясно: это конец. Не только ГКЧП — конец Союза, прежней жизни. Нашего государства и нашей жизни.

Слишком велик был контраст с происходившим накануне. 20-го, уже и 19 августа неприязненно-равнодушные прибалты вдруг сменили гнев на милость. Бытовые вопросы: как пройти, сколько стоит — заставлявшие русских туристов метаться от одного "не понимаю по-русски" к другому, — неожиданно оказались легко разрешимыми. Число понимающих и даже вполне сносно говорящих по-русски умножилось многократно! И — чудо из чудес! — ответы сопровождались улыбками, дружескими кивками, чуть ли не поклонами.

"Хорошо вам, русским!" — нараспев сказала пожилая цветочница-литовка, высунувшись из своего киоска, когда мы стояли на остановке в ожидании автобуса. В Прибалтике (да, наверное, и в других "национальных" республиках) значение ГКЧП поняли предельно ясно. И сегодня, когда молодые ребята спрашивают меня: что такое ГКЧП, я отвечаю: три дня, когда хорошо было русским.

А вечером 21-го в воздухе сгустилось ожидание русского погрома. Вновь взревели рупора — хриплые довоенные марши. Не разобрать чужеземных слов, только слитный, почти звериный вой летел впереди от столба к столбу с укрепленными на них громкоговорителями. А под ними по мостовой два контрастных ритма шагов: тяжелая хозяйская поступь полицаев, вылезших из трехдневного убежища, молодчиков военизированных отрядов и дробная побежка тех, кому отныне вечно быть гонимыми, "вторым сортом" — "мигрантов-оккупантов", как клеймила их местная пресса, несчастных русских людей. В конце улицы, где скопилась толпа, уже начинался штурм здания КГБ и других союзных учреждений... До сих пор помню ужас в глазах продавщицы из газетного киоска — русской женщины средних лет (у нее мы накануне покупали литовские газеты) — она не могла бросить киоск и, добежав до дома, просочиться в подъезд, юркнуть в квартиру, прижаться спиной к спасительной двери.

...И снова музыка тех нестерпимо громких дней. Вокзал в Смоленске. Возвращение домой после бегства из Прибалтики. Но дом ли это? Над пустынным перроном зловещий траурный марш. Трансляция из Москвы — похороны "героев революции". Погребальный пир победителей, требующий кровавых жертв — "консерваторов", "коммуняк", "государственников". Русских патриотов. Первые ордера на арест, повестки с вызовом на допросы уже выписаны. Скоро они посыпятся как из рога "демократического" изобилия.

Разумеется, это л и ч н ы е впечатления. Объемную картину помогут восстановить беседы с участниками тех событий: маршалом Д. Т. Язовым (в 1991 году министром обороны СССР, ключевой фигурой ГКЧП) и депутатом Госдумы В. И. Алкснисом (в то время нардепом СССР, руководителем депутатской группы "Союз").

ДМИТРИЙ ЯЗОВ: "ВРЕМЯ ДОКАЗАЛО НАШУ ПРАВОТУ"

Александр Казинцев: Дмитрий Тимофеевич! Признаюсь, перед беседой я не отрываясь перечитал Вашу книгу "Удары судьбы". А ведь уже работал с ней в рукописи, когда готовил публикацию отдельных глав для "Нашего современника". И все равно не может оставить равнодушным драматизм судьбы: фронтовик, воин, прошедший все ступени советской служебной лестницы от взводного до маршала, поднявшийся на вершину — ставший министром обороны, предводителем самой сильной армии в мире, и — заключенный, обвиняемый по страшной расстрельной статье: "Заговор с целью захвата власти". Не служебная карьера — Судьба в античном значении слова. Оглядываясь на пережитое, чем гордитесь, за что краснеете, не жалеете ли, что все сложилось именно так?

Дмитрий ЯЗОВ: Как я понял, в центре Вашего вопроса — события, связанные с действиями ГКЧП. Ни мне, ни моим товарищам за это нечего стыдиться. Недавно в газете "Патриот" мы почти в полном составе — Янаев, Павлов, Варенников, Болдин, Стародубцев, Тизяков, Бакланов, Генералов и я — встретились с журналистами. В частности, мы напомнили о ситуации, сложившейся к середине августа 1991 года. На 20-е число было назначено подписание нового союзного договора, проект которого разрабатывался в Ново-Огареве. Из 15 республик о согласии подписать его объявили только 6. И то сам Горбачев говорил, что Россия колеблется. Значит, оставалось 5 среднеазиатских республик. Ясно было, что Прибалтийские республики не подпишут, Закавказские — не подпишут, Молдавия не подпишет. Кравчук объявил, что никакого подписания не будет. Это означало распад СССР.

Действия ГКЧП являлись последней попыткой спасти Советский Союз. Тем абсурднее было обвинение нас в "измене Родине". В конце концов, даже ельцинские прокуроры поняли — в этом нас обвинить не удастся. Тогда сменили формулировку. Здесь-то и возник "заговор с целью захвата власти". Всю его фальшь убедительно показал генерал Валентин Иванович Варенников. Во время суда он прямо спросил Горбачева: "Когда мы уезжали из Фороса 18 августа, Вы оставались президентом или нет?" Горбачев крутил-крутил и в конце концов: "Да, я считал, что остался президентом". "Так, значит, мы не захватили у Вас власть?" — уточнил Валентин Иванович. "Не захватили..." — выдавил Горбачев.

А краснею я вот за что: 10 лет назад мы наивно думали, что Горбачев — человек честный, что его ввели в заблуждение и ему можно все разобъяснить. А. К.: На прошедшем в марте 1991 года референдуме 76 процентов голосовавших высказалось за сохранение Союза. Как в этой ситуации могли возникнуть ново-огаревские игры с новым союзным договором?

Д. Я.: Референдум был проведен по решению Верховного Совета. Это была дальновидная мера, предназначенная для сохранения СССР. Ответ на разглагольствования о том, что "все должен решать народ". Вот он и решил — высказался за Союз! Но сразу же после объявления результатов референдума Горбачев возглавляет группу по выработке нового союзного договора. В нее входили Яковлев, Шеварднадзе, Черняев, Шахназаров и другие. Привлекли руководителей союзных республик.

Фактически дело вели к развалу государства. Процесс обостряло личное соперничество Горбачева и Ельцина. Ельцин отказался платить налоги в общесоюзный бюджет. За ним аналогичные решения приняли другие руководители республик. Сразу возникла напряженность в дотационных регионах: перестали выплачивать зарплату, возникли трудности с поставками.

Экономические меры по дестабилизации подкреплялись разжиганием межнациональной розни.

А. К.: В Ваших воспоминаниях меня поразил эпизод непротокольной беседы госсекретаря Дж. Бейкера с министром иностранных дел СССР А. Бессмертных 20 июня 1991 года в Берлине. Напомню: Бейкер предупреждал советского министра о "заговоре" против Горбачева. И тот, даже не задаваясь вопросом — а не провокация ли это (само место действия — Берлин подсказывало историческую аналогию — "заговор маршалов" против Сталина), благодарно выслушивает американского информатора, звонит по ВЧ в Москву и просит А. Черняева, помощника Горбачева, срочно принять американского посла Мэтлока для подтверждения информации. Ситуация, немыслимая в суверенном государстве, тем более в одной из сверхдержав! Выходит, американский посол мог в любое время приехать в Кремль и обвинить любого неугодного Вашингтону советского руководителя, вплоть до премьера и министра обороны, в государственной измене... В те дни публика робко начала говорить об "агентах влияния". Какие "агенты"! Те действуют во враждебной среде, а эти — в благоприятнейшей. В среде "наибольшего благоприятствования", так сказать. Подобные эпизоды драгоценны для понимания закулисных маневров, определяющих ход истории. Расскажите, пожалуйста, подробнее об атмосфере в Кремле весной-летом 91-го года.

Д. Я.: Атмосфера к этому времени была уже накаленной. На заседаниях Верховного Совета многие выступали против Горбачева и той политики, которую он проводил. Люди начали понимать, что президент ведет к развалу государства. В этой ситуации Горбачев предложил мне, Пуго, Крючкову и Павлову выступить на сессии Верховного Совета и самым добросовестным образом рассказать о положении в стране. Мы выступили на июньской сессии. С этими выступлениями и связан эпизод, о котором Вы упомянули.

Уже через 15 минут после заседания Гавриил Попов, тогдашний мэр Москвы, был в кабинете американского посла Мэтлока. Как писал потом в "Известиях" сам Попов, сообщение, которое он принес, казалось настолько важным, что они не разговаривали. Попов что-то показывал на пальцах и написал на бумажке: Павлов, Язов, Пуго, Крючков. Поставил несколько точек и затем: "Прошу немедленно сообщить об этом Ельцину". А Ельцин находился в это время в Америке. Когда шифровку принял Буш, он, скорее всего, не понял, кому надо передать сообщение, и через Бейкера поставил в известность Бессмертных. А тот, через Черняева, договорился о встрече с Горбачевым того же Мэтлока, с которого и началась история... Кстати, об измене и предательстве. Кто здесь предатель, шпион, агент влияния? Думаю, ответ очевиден... Характерна и реакция Горбачева: "Я с ними (то есть с нами) круто поговорил..." А ведь это он сам послал нас выступать на сессии Верховного Совета.

А. К.: В воспоминаниях А. Черняева и тогдашнего посла в США А. Добрынина утверждается, что к 1991 году на Западе Горбачева рассматривали как "тонущего человека" (определение Дж. Бейкера). И все-таки до середины августа Горбачеву удавалось полностью контролировать государственную и партийную элиту СССР. Несмотря на глухой ропот, он навязывал единолично принятые решения, и оппозиционеры покорялись. Почему? Неужели отсутствовал механизм коррекции, внутреннего контроля, обеспечивающий жизнеспособность любого государства? Д. Я.: А знаете, главная беда была в том, что Горбачев не принимал н и- к а к и х решений. Начались погромы в Фергане — он к Рыжкову: "Николай Иванович, съезди, разберись". В Баку послал меня с Бакатиным. Во время событий в Вильнюсе позвонил: "Почему не можете довести до конца дело?" Я ответил: "Вы — Верховный главнокомандующий, дайте приказ". "Тебе, что, мало моего слова?" — спрашивает. А приказа так и не отдал...

А. К.: Вы, как и другие руководители ГКЧП, утверждаете, что Горбачев был посвящен в ваши планы. Но желал ли он их осуществления?

Д. Я.: Уезжая на отдых в Форос, Горбачев заявил: "Если что — вводите Чрезвычайное положение". Вот и поехали к нему 18 августа те самые, наделенные им полномочиями люди сказать: "Михаил Сергеевич, надо вводить ЧП, а то государство развалится". Вместо того чтобы послушать: "Вы, такие-сякие!" Но он уловил, что в результате может быть побежден Ельцин. А он, Горбачев, будет на коне. Главным врагом для него были не гэкачеписты, а Ельцин. Поэтому перед отъездом делегации из Фороса махнул рукой: "Делайте, что хотите!"

А. К.: Кто же все-таки Горбачев — предатель, изначально поставивший цель разрушить СССР, или слабый руководитель, безответственный демагог, наудачу начавший реформы и не справившийся с управлением на крутом вираже? Не кажется ли Вам, что, если принять первую версию, перед нами предстает титаническая фигура. Черная, безусловно, но значительная: в одиночку — против грандиозной Системы — и добиться своего. Ой ли?

Д. Я.: А зачем гадать, Александр Иванович? Вот слова самого Горбачева на семинаре в Американском университете в Турции: "Целью всей моей жизни было уничтожение коммунизма, невыносимой диктатуры над людьми". Впервые опубликовано в словацкой газете "Usvit" (№ 24, 1999). Перепечатано в еженедельнике "Патриот" (№ 30, 2000).

А. К.: Ну, может, это он уже потом, когда все случилось, хвастался? Дескать, я с самого начала этого хотел...

Д. Я.: Но Систему, страну он действительно разрушил... Приведу еще один документ — речь Билла Клинтона на секретном совещании начальников штабов 24 октября 1995 года. Кстати, Ваш журнал печатал выдержки из нее. Цитирую по газете "Ветеран" (№ 20, 2000): "...Последние десять лет политика в отношении СССР и его союзников убедительно доказала правильность взятого нами курса на устранение одной из сильнейших держав мира, а также сильнейшего военного блока. Используя промахи советской дипломатии, чрезвычайную самонадеянность Горбачева и его окружения, в том числе и тех, кто откровенно занял проамериканскую позицию, мы добились того, что собирался сделать президент Трумэн с Советским Союзом посредством атомной бомбы. Правда, с одним существенным отличием — мы получили сырьевой придаток, а не разрушенное атомом государство, которое было бы нелегко создавать. Да, мы затратили на это многие миллиарды долларов, а они уже сейчас близки к тому, что у русских называется самоокупаемостью... В годы так называемой перестройки в СССР многие наши военные и бизнесмены не верили в успех предстоящих операций. И напрасно. Расшатав идеологические основы СССР, мы сумели бескровно вывести из войны за мировое господство государство, составляющее основную конкуренцию Америке". Комментарии, я думаю, излишни.

Добавлю разве, что Горбачеву не повезло. Он начал разрушать СССР, но на завершающей стадии его опередили другие — Ельцин, Кравчук, Шушкевич. Так что он не получил всего, что хотел... Но и ему перепало немало. Одна премия Нобеля — около миллиона долларов. Скажите, какой еще руководитель компартии получал от Запада миллион долларов? За что их получил Горбачев? За то, что верно служил Западу, потому и стал "лучшим немцем"?

А. К.: В чем, на Ваш взгляд, причина провала ГКЧП? Имелись ли возможности иного исхода?

Д. Я.: Практически нет. Начиная с 1985 года, шло разложение государства. Во главе мощного идеологического аппарата ЦК был поставлен А. Яковлев — враг партии и народа. Достаточно почитать его книгу "Горькая чаша" — с какой злобой он пишет о социализме, о советской жизни. Он расставил своих людей во всех средствах массовой информации. Помните, Коротич в "Огоньке", Яковлев — другой, Егор, — в "Московских новостях" и т. д. И чуть ли не в каждом номере "перестроечные", как их называли тогда, издания стали поливать грязью нашу историю, хулить достижения, травить армию, подрывать устои государства. СМИ оказались на стороне разрушителей.

Значительная часть национальных окраин была заражена национализмом и сепаратизмом. И здесь приложил руку А. Яковлев — он прямо поддержал Народные фронты в Прибалтике.

Вы можете спросить — а зачем же вы выступили, раз никакого шанса на успех не было? Мы обратились к народу. А народ нас не поддержал! Пришли поддерживать Ельцина... Нашей последней надеждой стал созыв Съезда народных депутатов и... президент. Думали, после того, как мы выполнили за этого эгоиста черновую работу, он поддержит нас. Как повел себя Горбачев, слишком хорошо известно. А съезд собрали только в сентябре, когда мы уже сидели по тюрьмам. Конечно, такая ситуация готовилась специально. Провальная антиалкогольная кампания. Колбасные и прочие дефициты. Горбачев: "Это армия все съедает!.." А мы, по собственной инициативе, объединили два округа, сократили пять армейских управлений. Мы говорили: "Ну не надо нам четыре танковых завода! Перепрофилируйте часть из них". Нет, ничего не делалось! Специально для того, чтобы создать у народа отношение к армии, к социалистическому государству, к общенародной собственности как к источнику и причине нашей трудной жизни. Как главной беде! Мол, смотрите, то ли дело — живут на Западе...

Е. Боннэр, выступая на одном из митингов, привела слова своей знакомой, сказанные, как она уточнила, на кухне: "Господи, хоть бы нас кто-нибудь, как немцы, завоевал! Может быть, не надо было бы ходить за гуманитарной помощью" (цитирую по брошюре "Уроки августа 91-го. Народ и власть"). Конечно, Боннэр и сама фигура специфическая, и знакомые у нее соответствующие. Боюсь, если бы немцы в 41-м нас действительно завоевали, не пришлось бы им ходить за гуманитарной помощью... Но подобные настроения в начале 90-х были распространены.

Конечно, если бы люди тогда имели тот опыт, который получили за прошедшее десятилетие: безработицу, национальные конфликты, разделение на кучку богатых и море бедных, — они бы поддержали нас. Но тогда это никому не могло присниться и в страшном сне.

Обращу Ваше внимание на заявление Комитета за политическую и историческую реабилитацию ГКЧП (газета "За СССР", № 6, 2001). Авторы утверждают, что время полностью доказало нашу правоту. "Страна на грани коллапса, — пишут они, — и вот уже президент В. Путин в своем Послании Федеральному Собранию летом прошлого года почти дословно повторяет тезисы Обращения ГКЧП к советскому народу". А. К.: Вы говорите, народ вас не поддержал. Так обратились бы к народу, используя СМИ, писателей-патриотов. "Демократы" показали убойную силу "четвертой власти" и в октябре 93-го и в августе 91-го. Ведь они представили вас "заговорщиками" в те дни, когда вы владели ситуацией.

Д. Я.: Да, Вы правы. Это был наш просчет. К сожалению, никто не решился напрямую поговорить с народом. Хотя не так и легко было сделать это за три дня в стране, где существует девять часовых поясов. Когда в Москве вечер, самое "смотрибельное", как говорите вы, журналисты, время, полстраны уже спит. Еще одна ошибка: многие вопросы должна была решать не армия — другая организация. Армия не имеет права вести наблюдение за кем бы то ни было, у нее нет тюрем. Комитет госбезопасности не взял на себя ни одной функции, ни одной не выполнил. Что касается штурма так называемого Белого дома, если хотели бы — штурмовали, если хотели бы — взяли...

А. К.: Дмитрий Тимофеевич, Вы бывали во многих странах, встречались с выдающимися государственными деятелями. На Ваш взгляд, опыт каких государств был бы полезен для современной России?

Д. Я.: Наиболее яркий пример динамичного развития — современный Китай. Я был в этой великой стране. И обратил внимание не только на ее экономические успехи, но и на культурные достижения. Особое впечатление производит китайское телевидение — видимо, по контрасту с нашим. Там нет пропаганды насилия, секса, отсутствует засилье поп-культуры. Когда я сказал об этом председателю Цзянь Цзэминю, он шутливо заметил: "Наше огромное преимущество, что у нас на ТВ передачи для китайцев обычно делают китайцы".

Менее известны достижения КНДР. Об этой республике пишут много лжи, упирают, как правило, на трудности с продовольствием. А я, неоднократно бывая в Северной Корее, думал о другом. Пахотные земли занимают менее 15 процентов от всей территории страны. Их общая площадь — меньше, чем в Подмосковье. Куда ни бросишь взгляд — повсюду горы. И все-таки этот трудолюбивый народ в состоянии сам прокормить себя — в отличие от той же Московской области, которую кормит вся Россия и чуть ли не вся Европа.

Корейский социализм — национальный и учитывает прежде всего интересы корейцев. В этом его отличие от советского, который обслуживал сборную команду партноменклатуры от всех народов. В политическом руководстве страны исключительно корейцы.

Убежден, основа благосостояния любой страны — трудолюбивый народ и национально мыслящее правительство. В трудолюбии русским не откажешь. Выходит, дело за вторым условием...

Виктор АЛКСНИС: "НАДО ИДТИ ДО КОНЦА!"

Александр КАЗИНЦЕВ: Виктор Имантович! В 1991 году для многих, особенно так называемых русскоязычных в республиках, Вы стали символом борьбы за Союз. Руководитель одноименной депутатской группы в Верховном Совете, влиятельный политик — и одновременно офицер, человек, связавший свою судьбу с государственным, державным началом, один из миллионов тех, кто подвергался в то время ожесточенной травле. Люди видели в Вас с в о е г о, собрата по несчастью, но — в отличие от других — обладавшего политическим весом, влиянием на руководство страны и персонально на Горбачева. Расскажите о деятельности группы "Союз", о вашей борьбе с "архитекторами перестройки".

Виктор АЛКСНИС: Еще рано подводить окончательные итоги и давать исчерпывающую оценку того, что происходило на рубеже 90-х. Мы не обладаем полнотой информации... Что касается группы "Союз", она просуществовала всего полтора года — с февраля 90-го по август 91-го и погибла, умерла вместе со Съездом народных депутатов СССР. Идея ее создания возникла поздней осенью 1989 года в среде депутатов-интерфронтовцев из Прибалтики, когда в Верховном Совете уже оформилась Межрегиональная группа, которая предлагала — в том числе и через СМИ — гибельный для страны курс. Горбачев, как человек слабый, все время им уступал. Аппарат ЦК КПСС, Верховного Совета пытался противодействовать. Но это были довольно вялые закулисные интриги. А на Съезде организованного отпора Межрегионалке не было. Мы договорились о создании группы, которая бы "подпирала" Горбачева с другой стороны.

Кое-чего добиться удалось. В частности, отставки Шеварднадзе, Бакатина. Горбачев стал к нам прислушиваться. Нами начали пугать обывателя: "Это реакционеры, которые рвутся к власти, готовятся загнать всю страну обратно в ГУЛАГ". Но, по большому счету, группа была "бумажным тигром". Довольно аморфная, каждый мог голосовать как хотел. К тому же вскоре начались аппаратные игры. Каюсь — я оказался к ним не готов и к началу 91-го был оттеснен от руководства "Союзом". А. К.: Горбачев демонстративно приближал Вас (и демонстративно "сдерживал"). Используя то и другое для многоплановой политической игры. Как Вы считаете, кем же он все-таки был — темным гением интриги или зарвавшимся игроком, в погоне за славой (а говорят, и за деньгами) поставившим на карту и собственную власть, и союзное государство и в результате проигравшим все?

В. А.: Думаю, это типичная посредственность. Волей случая вознесенная на высоту руководителя огромной страны. По своим человеческим, интеллектуальным, организаторским качествам он был просто не готов к такой работе. Я за ним наблюдал вблизи и не верю, что он был "агентом восьми разведок". Сегодня он дает интервью, что с самого начала был врагом Системы. Сомневаюсь. Если бы он действительно был врагом, Система не пропустила бы его на самый верх. Трагедия страны в том, что во главе оказалась посредственность и еще несколько деятелей того же пошиба.

Мы жили в стране, механизм управления которой был сконструирован Сталиным. А это был великий государственный деятель. Наверняка он сознавал, что после его ухода человек подобного масштаба появится нескоро. Я думаю, он проектировал государственную машину, так называемый Аппарат с "защитой от дурака". Независимо от того, кто находился наверху, Система работала. Брежнев в последние годы, Черненко были недееспособны. Но шестеренки государственной машины крутились. Может быть, не так эффективно, как нужно бы, но все-таки. А потом пришел Горбачев. Он уподобился тому часовых дел подмастерью, который, увидев сложнейший механизм, стал тыкать в шестеренки и говорить: "А эта ни к чему". Сталин мог предвидеть многое. Но то, что придет человек и станет по дурости корежить государственную машину, наверное, и он предвидеть не мог.

А. К.: Как Вы отнеслись к объявлению о ГКЧП 10 лет назад? Как теперь оцениваете те события?

В. А.: Могу сказать, что на протяжении года я провоцировал выступление ГКЧП. Я был убежден — и прямо говорил об этом, — что никакими парламентскими словопрениями проблем страны не решить, что мы, видимо, слишком рано встали на путь парламентаризма и власть должна проявить волю и силу. Я думал, в руководстве страны есть люди, облеченные властью, способные остановить процесс распада СССР. Поэтому я постоянно призывал к введению Чрезвычайного положения, запрету на забастовки, демонстрации и митинги, приостановке деятельности всех партий — включая КПСС. Сначала это вызвало шок в обществе, но постепенно многие начали говорить: "А может, действительно..." На это я и рассчитывал: люди, облеченные властью, не могут призывать к таким вещам, я делал это за них, формируя общественное мнение.

Однако введение ЧП было для меня неожиданностью. Тем более я не ожидал, что это будет сделано в такой форме. Я узнал о ГКЧП накануне вечером, 18 августа. Меня вызвали в штаб Прибалтийского ВО. Сказали, что в стране вводится ЧП, что Горбачев арестован.

А. К.: Арестован?

В. А.: Сказали так. Я вышел из штаба — ни одно окно не горит. Значит, никого не вызывают на службу. А для того чтобы обеспечить режим Чрезвычайного положения, нужно было поднимать по тревоге воинские части. И когда я увидел темные окна штаба, у меня возникло странное ощущение. Последующие три дня позора, трясущиеся руки вице-президента, полная беспомощность в Москве подтвердили то первое ощущение.

Мало кто знает, что единственной республикой, где ГКЧП победил, была Латвия. Оплот сепаратизма. 200 рижских омоновцев полностью взяли под контроль всю территорию республики. Никто не выходил на демонстрации, на митинги — поняли: это серьезно, с властью лучше не шутить. Рижский ОМОН (с небольшим усилением) за два дня взял под контроль все, что нужно взять. Если бы всюду было, как в Латвии... А ведь там действовало среднее звено — майоры, подполковники, полковники. Высшее заняло позицию невмешательства — приказа нет, ждем приказа. Хотели сделать как лучше, а получилось как всегда — это можно отнести и к ГКЧП. Если уж замахнулись на такое дело, то надо идти до конца! К сожалению, к этому были не готовы.

А. К.: Существовала ли реальная возможность переломить ситуацию, сохранить Союз? Судя по признанию лидеров "демократов", они не были уверены в своем успехе. Г. Попов писал, что в случае победы ГКЧП "демократы" планировали создать альтернативное правительство где-нибудь в Прибалтике.

В. А.: Я ненавижу Ельцина, но отдаю должное его воле в октябре 93-го, когда он взял на себя ответственность за расстрел Верховного Совета РСФСР. А. К.: Это говорит один из самых ярких парламентариев, сам участвовавший в защите Дома Советов?

В. А.: Да, я был среди защитников. Но если мысленно встать над схваткой: было две силы — президент и Верховный Совет. В той ситуации либо Верховный Совет должен был идти на штурм Кремля, либо президент — на штурм Белого дома. У Ельцина была политическая воля и готовность идти до конца. Чего, к сожалению, не было на нашей стороне. Вот и в августе 91-го никто не хотел брать на себя ответственность за применение силы.

А. К.: Как-то во время поездки с выступлениями вместе с редакцией газеты "День" Вы сказали мне, что в начале перестройки были поклонником издания прямо противоположного — журнала "Огонек". Что в политику пришли на "демократической" волне. Затем резкая и драматичная эволюция. Что повлияло на изменение Ваших взглядов? Почему многие, в том числе и те, кто более других пострадал от перестройки (прежде всего интеллигенция), не смогли повторить Ваш путь и до сих пор числят себя в сторонниках "демократического" направления, выявившего, казалось бы, полную свою несостоятельность и даже вредоносность? В. А.: Помню, вставал в полшестого утра, чтобы занять очередь в газетный киоск, купить "Московские новости"... Но к 88-му году я начал понимать, что происходит что-то ненормальное. Все говорили: перестройка, ускорение! Но никто не мог объяснить, что это такое. В штабе Прибалтийского ВО перестроечный маразм дошел до того, что вывешивали списки офицеров, уже перестроившихся и еще не перестроившихся. Купил книгу Горбачева "Перестройка: новое мышление" — накинулся на нее: наконец-то узнаю, куда мы идем. Прочитал несколько страниц — трепотня, ничего конкретного.

Осенью 88-го года состоялся I Съезд Народного фронта Латвии. Была организована прямая трансляция. Тогда я увидел: попер пещерный национализм. И я понял, что за красивой маской демократии-перестройки скрывается обычный сепаратизм. Я разочаровался в демократах.

Впрочем, какие-то иллюзии еще сохранял. Когда происходили выборы народных депутатов СССР, я обнаружил, что в Латвии грубо нарушен закон о выборах. По закону все округа должны быть равными. А Народный фронт нарезал их очень хитро. В городах, где живут русские, сделали большие округа (Рубикс избирался в округе, где было 120 тысяч жителей), а в сельской местности, где сильны позиции Народного фронта, маленькие — около 20 тысяч. Получалось, что Рига — а это половина населения республики — давала 3 депутата СССР, а село — 20 депутатов. Я стал бороться за справедливость. Приехав в Москву, пошел — куда? — разумеется, в те издания, которые борются за демократию. В "Литературной газете" меня принял заместитель главного редактора. Показываю схемы, графики, он посмотрел и говорит: "Мы это печатать не будем". — "Как? Это же вопиющее нарушение демократии!" — "Это нам невыгодно". То же самое в "Московских новостях". Я был потрясен. Демократические издания отказываются даже рассматривать случай попрания основного принципа демократии — права выбора! Думаю, пойду к партократам. Но и в "Правде" меня завернули...

А почему за демократами пошла интеллигенция? Интеллигенция нередко имеет антигосударственную направленность. Но на Западе как поступают? В Бельгии я говорил с крупным политиком. Он сказал: "Мы предоставляем возможность творческой интеллигенции высказывать любые идеи... В кафе, за кружкой пива. Но в политику с их бреднями не пускаем. Это ненормальные, их нельзя пускать в реальную политику". К сожалению, в СССР на рубеже 90-х интеллигенция сумела прорваться в реальную политику и реализовала свои бредни. Академик Сахаров, к примеру, утверждал, что Верховные Советы республик должны иметь право вето на общесоюзные законы. Я понимаю, он великий ученый. Ну так пусть сидит в лаборатории, экспериментирует. Но не лезет в политику! Однако его заявления воспринимались на ура.

К сожалению, за эти 10 лет интеллигенция ничему не научилась. Да, она понимает, что ее обманули. Но отряхнуть ложные представления и принять хотя бы часть вины за произошедшее на себя не в состоянии. И до сих пор встречаются такие динозавры, которые как будто просидели 10 лет в вечной мерзлоте и сохранили настрой 91-го года. Это трагедия России, что наша интеллигенция, прежде всего творческая, утратила право быть маяком и вести за собой народ.

Уточню: инженерно-техническая интеллигенция в те годы продемонстрировала больший реализм. Основой оппозиции, которая у нас была еще два-три года назад, являлись именно ИТР. Ну и конечно, патриотическая часть творческой интеллигенции — но ведь это небольшая часть от общей массы.

А. К.: Не так давно я был в Латвии. Беседовал с русскоязычными литераторами, журналистами. Они жаловались, что лишены гражданских прав. Но разве на рубеже 90-х значительная часть из них не поддерживала Народные фронты, не участвовала в митингах и пресловутых "цепочках", не агитировала в изданиях типа "Советской молодежи" (рижский аналог "Московского комсомольца") за дистанцирование от "тоталитарного" Центра? Не является ли их нынешнее бесправие своего рода возмездием: не за грехи Империи — за неумение защитить, отстоять Империю? В. А.: Мне было тяжело читать публикации "Советской молодежи". Да, они были целиком на той стороне. Да, они были за независимую Латвию. Выражали определенное беспокойство по поводу того, что в Народном фронте имелось "несколько радикалов", но считали, что это детская болезнь, они "вылечатся" и все единым строем шагают к независимой Латвии, к высотам мировой цивилизации. За что боролись, на то и напоролись! Сейчас многие стыдятся своей позиции в те годы. Я, например, не встречал депутатов, которые бы сказали с гордостью: мы голосовали за ратификацию Беловежских соглашений. В лучшем случае молчат. (К слову — в нынешней Госдуме я говорил коллегам, голосовавшим за Земельный кодекс: "Вы же через пять лет не посмеете признаться, что голосовали за него. Вы и сейчас понимаете, что поступили не по совести, и вам всегда будет стыдно. Но очередной мощнейший удар по России будет уже нанесен".) Однако я бы не стал утверждать, что большинство русскоязычного населения высказывалось за независимость Латвии. Скорее, наоборот. В 1989 году мы выводили на демонстрации протеста до 100 тысяч человек. Для 900-тысячной Риги это очень много. Но русскоязычная творческая интеллигенция с первого дня была в Народном фронте, а многие и сегодня продолжают кормиться там. С другой стороны, многие мои бывшие оппоненты сейчас защищают права русскоязычных. Конечно, молодцы, но хочется спросить их: ребята, где же вы были 10 лет назад, когда своими руками поддержали национал-демократов?

А. К.: В результате утраты Прибалтийских республик во многом обессмыслились усилия десятков поколений русских людей. С самого возникновения Русского царства в эпоху Ивана Грозного наша страна стремилась выйти к Балтийскому морю. И вот мы снова заперты на материке. Как удержать остатки Прибалтики, прежде всего Калининградскую область, имеющую огромное стратегическое значение? В. А.: В том, что Россия утратила Прибалтику, виновата во многом она сама. Убежден: если бы в 91-м Россия жестко и принципиально заявила о невозможности выхода республик из СССР, многих бед можно было бы избежать. Помню, как доказывал Ельцину, что Прибалтика — это ворота в Европу, что Россия положила за нее тысячи и тысячи своих сыновей. Не хотят в Прибалтике социализма, хотят рынок: ради Бога, не хотят КПСС — давайте уберем. Но есть государственная граница — это неприкосновенно! Он кивал, а чем это обернулось, Вы знаете. В 1991 году Горбачев подписал указ о признании независимости республик Прибалтики.

А. К.: Горбачев, а не Ельцин?

В. А.: Горбачев. Хотя Ельцин много этому способствовал, к тому времени заключив договора суверенной России с Прибалтийскими республиками. Но даже и признавая независимость, можно было сделать это куда разумнее. Надо было вести переговоры — об у с л о в и я х. Я знаю, в Прибалтике готовы были на все что угодно в обмен на признание независимости. Предоставить всем гражданство — пожалуйста. Таможенный коридор в Калининградскую область — пожалуйста. Локатор в Скрунде — пожалуйста. А Горбачев — раз — и дал им независимость росчерком пера без всяких условий.

Но даже сейчас я продолжаю утверждать, что ключ от Прибалтики находится в Кремле. Что бы там ни говорили о США, НАТО. Но, к сожалению, я убеждаюсь, что и у нынешнего поколения кремлевских руководителей отсутствует политическая воля и желание заниматься этим вопросом. Они уже капитулировали! Недавно я был в МИДе и говорил с заместителем министра, которого очень уважаю за принципиальную позицию по отношению к Козыреву. Он мне печалился: "Ну что мы можем предпринять?" Начинаю перечислять варианты. В ответ: "Да что Вы!" — "Ну хорошо, — говорю. — Представим, что на нашем месте были бы США. Стали бы они действовать таким образом?" — "Да, — соглашается, — стали бы". — "Так почему мы не можем защищать с в о и национальные интересы?"

Что нужно делать? Если говорить о Литве — нам необходим транспортный коридор в Калининградскую область. По договору Молотова—Риббентропа, который Литва так осуждает, она получила 30 процентов своей территории. Почему нам не говорить об этом вслух? В том числе с Польшей — ведь это в основном ее земли отошли к Литве. Клайпеда — СССР получил ее вместе с Восточной Пруссией после Второй мировой войны. Нет н и о д н о г о правового акта о передаче Клайпеды в состав Литовской ССР. Это публично признавал нынешний премьер, а в то время первый секретарь ЦК КПЛ А. Бразаускас. Что мешает сегодня хотя бы высказать сомнение в правовом статусе Клайпеды. Пусть даже на уровне Госдумы. Сразу ставится заслон на пути Литвы в НАТО (по уставу в НАТО нельзя принимать государство, имеющее территориальные споры с соседями). Плюс к тому мы получаем сильную позицию на переговорах о транспортном коридоре в Калининградскую область. Такие переговоры нужно вести! А не закатывать истерики по поводу того, что Калининград оказался в блокаде, что он будет окружен странами Евросоюза.

Послушайте, когда Германия потерпела поражение в Первой мировой войне, ее дипломаты сумели добиться закрепления в Версальском договоре положения о том, что Польша гарантирует беспрепятственное сообщение Германии с Восточной Пруссией. Без всяких таможенных и прочих сборов. Побежденная Германия смогла этого добиться! Почему наши дипломаты не борются?!

На западе Литвы есть район, который Советский Союз еще перед войной в ы к у п и л у Германии за 75 миллионов долларов. Почему не поставить вопрос о его возвращении России как правопреемнице СССР? А через этот район как раз обеспечивается доступ к Калининграду через территорию Белоруссии. Все правовые основания для такой постановки вопроса есть. Нужно только набраться решимости его поставить. Даже если на первом этапе дело ограничится только этим — спеси в Прибалтике кое у кого сильно поубавится...

А что стоит разыграть русскую карту в Латвии и Эстонии, где почти половина населения русскоязычные? Сегодня они молчат, потому что чувствуют: они брошены Москвой. Что мешает России поставить радиостанцию на границе с Латвией? Я помню, когда у Интерфронта с 89-го по 91-й годы была своя радиостанция — это был мощнейший организационный фактор. Не нужно даже вмешивать государство: какая-нибудь фирма "Рога и копыта" покупает лицензию и начинает вещать для своих соотечественников в Латвии. Уверяю — через полтора года там будет совсем иная ситуация.

Вместо этого крупнейшая российская фирма "ЛУКОЙЛ", транспортирующая нефть через Латвию (транспортные сборы на 40 процентов наполняют бюджет республики), на выборах поддерживает национал-радикалов! Я говорил с руководством компании: они сначала все отрицали, потом сказали: да, мы проверили, произошла ошибка, это не повторится. Очень сомневаюсь...

В отношениях с Прибалтикой, я считаю, на первом этапе надо добиваться нейтрального статуса Прибалтийских республик. Второй этап — безвизовый, бестаможенный обмен — въезд. Ну а дальше видно будет. Ничего невозможного нет. Если мы начнем заниматься Прибалтикой, еще можно многое поправить. Это не значит, что Прибалтика завтра станет Лифляндской губернией России. Но для того чтобы изменить прозападный вектор прибалтийской политики на пророссийский, рычагов хватает.

А. К.: Почему советскому офицерству — образованному, патриотичному, достаточно инициативному — не удалось проявить себя на политической арене, стать одной из ведущих сил в обществе? До сих пор помню Ваше выступление на Офицерском собрании в Кремле в 92-м году. Но ведь в конечном счете и то собрание, и аналогичные мероприятия закончились безрезультатно.

В. А.: Знаете, это был один из самых тяжелых дней в моей жизни. Стою на трибуне Кремлевского дворца съездов и чувствую: зал спекся. А ведь настроения были хорошие! Во многих частях и соединениях была объявлена готовность номер один: люди сидели около телевизоров и ждали — сейчас объявят!.. Армия была готова, но зал полдня побушевал, в обеденный перерыв командующие провели работу со своими делегациями, и когда я вышел на трибуну, увидел — большинство тех, кто сидел в зале, решило: а пошло все на фиг! Лучше уж я буду иметь кусок сала в украинской армии, бокал вина в грузинской, звания полковника, генерала — в российской... К сожалению, армия стала жертвой грандиозной психологической атаки, информационной войны, которая к тому времени велась пять лет. Армии были нанесены мощные удары после тбилисских событий, бакинских — далее везде. Она была разложена, начала сомневаться... Я убежден, что армия — это последний предохранительный механизм государства. Когда все утрачено, армия в последний момент вмешивается и выступает как гарант Конституции, спасает государство. К сожалению, этого не произошло.

А. В.: Вы один из немногих политиков перестроечной эпохи, вернувшихся на политическую сцену. Что делаете Вы сейчас? Какую позицию в Государственной Думе занимаете?

В. А.: После августа 91-го меня попытались отправить на политическую свалку. Я был отстранен от реальных дел. Пять раз принимал участие в выборах — и вот вернулся! Сегодня я вхожу в состав группы "Регионы России", являюсь членом Комитета по делам Федерации и региональной политике. Пока в основном присматриваюсь (я прошел на повторных выборах и всего год в Думе). Это совершенно другой парламент. В Верховном Совете одно удачное выступление все могло повернуть, сегодня все решают фракции, решения принимаются за кулисами, в зале их просто штампуют.

Если что и напоминает Верховный Совет, то это поведение депутатов от республик. Когда я шел в Госдуму, у меня была иллюзия, что те болезни, которыми болели на рубеже 90-х, ушли в прошлое. Ничуть не бывало: то, что тогда проповедовали депутаты от Литвы, теперь утверждают депутаты от Татарстана. Все то же самое! Но, знаете, я им завидую: только вопрос коснется Татарстана, Башкортостана, Калмыкии — они тут же, как единый кулак! И пошли! И попробуй их тронь... И тут же принимают закон, ущемляющий интересы русского народа, государствообразующего народа, — а выступить в защиту некому! Получается, что я, латыш Алкснис, должен воевать за интересы русских, хотя, казалось бы, 90 процентов депутатов Госдумы — русские по паспорту...

Есть у нас депутат Федулов, борется с антисемитизмом и "русским фашизмом". Он уже который месяц пытается протащить постановление по борьбе с антисемитизмом и национализмом. Гнусное постановление! Оскорбительное для русского народа. Смысл такой: антисемитизм — главная проблема нынешней России. Все остальное мелочи. Поэтому важнейшая задача — принять меры по борьбе с "русским фашизмом"... Первый раз предлагает постановление — за него голосует 15 человек. Он не успокаивается, вкатывает его во второй раз — голосует уже 50. Третья попытка — "за" 210 человек. К счастью, удалось поработать и сорвать четвертое голосование. Я распространил в зале документы, доказывающие, что главная проблема сегодня в России — русофобия. Но 210 человек, поддержавших Федулова! Были бы это немцы, датчане, а это — русские. Искать у них "жидомасонские" корни бессмысленно. Почему утрачено чувство принадлежности к великому народу?

А. К.: Оптимисты в конце 90-х говорили: XXI век будет веком России. Что-то непохоже: демографический кризис, нелады в экономике, утрата национального самосознания, угроза распада Федерации. Как Вы думаете, удастся ли России подняться? Станет ли XXI век действительно веком России?

В. А.: Не знаю. Я очень обеспокоен, не могу понять, в чем дело. Почему в сытой Западной Европе десятки тысяч молодых людей выходят протестовать против глобализации, а у нас принимается Земельный кодекс, другие решения, которые принесут огромные беды русским людям, а к Думе выходит 500—1000 пожилых людей. Слава Богу, что они выходят! Но остальной народ безмолвствует... Лет 15 назад мне довелось побывать в Освенциме. Экскурсовод показывала газовые камеры и сказала: через эти камеры прошло несколько миллионов человек. Но ни один не пытался сопротивляться! Им говорили, что их ведут в баню. Люди знали — ведут на смерть, но до последнего думали: ну а вдруг... Вдруг это не газовая камера, вот сейчас включат теплую воду!.. Что-то подобное происходит сегодня и с русским народом. Гибнет и думает: мы чего-то не знаем, а Путин знает, еще немного — и выйдем на столбовую дорогу.

Чтобы Россия выбралась из той пропасти, в которую угодила, необходимо, на мой взгляд, три фактора. Первый: национальная идея. Второй: национальный лидер, который будет реализовывать эту идеологию, поведет за собой. И третий: политическая организация, передающая идеи лидера в массы. Сегодня этих трех факторов нет... Если бы у нас появился лидер — такой, как Александр Лукашенко, все изменилось бы за несколько лет!

"Наш современник" №8, 2001 ©"Наш современник" 2001 e-mail: nashsovr@chat.ru


Автор:
Казинцев Александр Иванович
Известный публицист, заместитель редактора журнала «Наш современник»


Смотрите тему:
Август 1991г.


Вы здесь:   Главная / История / Три дня в августе

Новости библиотеки
e-mail:

Рейтинг@Mail.ru HotLog