Вы здесь:   Главная / Актуальная публицистика /

ЯВЛЯЕТСЯ ЛИ РОССИЯ ЕВРОПОЙ?

Бывает так, что мы слышим и сами повторяем выражения, которые скроены в лабораториях информационных войн. А они несут заряды колоссальной разрушительной силы. Такова ссылка к месту и не к месту на "цивилизованный мир". Между тем это краеугольный камень идеологии "нового мирового порядка": есть только одна цивилизация, нет и не будет никаких иных цивилизаций, кроме западной. Ученые, которые утверждают, что были и остаются и другие цивилизации, отличные от западной, объявлены старомодными. Незаметно подменяют понятие цивилизация бытовой культурой. На Западе бытовая культура действительно высокая. Французы втайне и немцев, не говоря уж об американцах, считают иногда варварами: они ведь не разбираются в винах и пьют пиво, да еще со шнапсом. Архипризнак варварства! Но и у немцев бытовая культура очень развита. Загляните в городской музей Нюрнберга. Там представлены целые галереи старонемецкого быта! Одних ложек различных форм и размеров экспонируется несколько сот! Но сами европейцы признаком цивилизации считают не столько быт, сколько науку, литературу, искусство. Она представлена Коперником, Декартом, Гете, Мольером, Бетховеном и сотнями других имен. В этом отношении и Россия вполне цивилизованная страна. И Восток! Цивилизации Востока ценны органичностью развития, укорененностью в жизни, прочностью традиций, естественностью потребностей, созерцательным мировоззрением и многими другими достижениями, которые люди Запада в обольщении технологическими достижениями уже не могут оценить. Они, как и российские западники, смотрят на Восток свысока. Там не развита техника, чему там учиться?! Будучи зашорены в рамках техноцентристской цивилизации, они и знать ничего не желают о космоцентристских цивилизациях. О космо-центризме и органичности развития уже много написано и на Западе и в России, в частности И. Р. Шафаревичем ("Две дороги к одному обрыву". "Новый мир", 1989, № 7) и Ксенией Мяло ("Оборванная нить". "Новый мир", 1988, № 8). Это важное течение, ибо оно ищет путь из капиталистического тупика, собственно путь к выживанию человечества. Трагическая ограниченность техноцентристского мышления навязывается проамериканскими СМИ нашей молодежи. Разве нам, русским, нечему поучиться у тех же горцев Кавказа? Стоит только перечитать "Хаджи Мурата" Л. Н. Толстого, присмотреться к характерам его героев. У него надо учиться беспристрастности. А культурный потенциал армян? Сколько среди них одаренных людей! Нужно собирать всех, кто любит Россию и, как в прошлые века, готов служить ей.

На Западе очень мало знают о России. Гораздо меньше, чем в России знают о Западе. А после развала Советского Союза и знать не хотят! Такой несимпатичный образ нашей страны создан СМИ. Много вреда принесли и "новые русские" мафиози. Что интересного в стране, которая подражает, пытается догнать Запад? А главное — перенимает самое плохое, что есть на Западе. На Западе давно не признают православную цивилизацию, лишают ее первородства, причисляют к периферии западной цивилизации, единой и единственной. Византизм незаслуженно стал отрицательным термином, символом косности, помпезности, лицемерия. Прозападная российская интеллигенция едва ли пыталась противостоять этой тенденциозности в отношении матери Византии.

Стоит ли удивляться, что, несмотря на демократизацию общественной жизни, неприязнь к России даже усилилась. Почему? Ответ, думаю, дал писатель Станислав Куняев: "Запад не любит Россию, боится ее, потому что для него Россия нецивилизованная страна". Это подтверждает А. Тойнби: "Мы... самонадеянно присвоили себе монопольное право представлять цивилизованный мир, где бы мы ни oкaзaлиcь". С. Куняев переводит это понятие "нецивили-зованный" как народ "сложный, природный, неупрощенный, не желающий упрощаться ни за какие коврижки... Наша сложность — вечный укор их уступкам перед жизнью". Так понимает русский писатель С. Куняев, но его на Западе слышат немногие, потому что все, кто не разделяет либеральное кредо, почти не имеют доступа к СМИ. Незаметно, шаг за шагом их сделали немыми, их аудитория крайне ограничена, они изолированы.

Александр III как-то сказал, что у России нет союзников кроме ее армии и флота. Теперь этого мало. Без СМИ нельзя сохранить ни армию, ни флот, ни само государство. Общественность во всех странах, особенно в России, должна получить доступ к СМИ, и тогда у России повсюду появятся и друзья и союзники. Потому что у подлинных демократов разных наций много общих задач. Одна из самых трудных — сохранить самобытность, разнообразие культур, не обамерика-ниться в процессе глобализации.

Кого же слышат на Западе, кто создает отрицательное общественное мнение о России? Приведу пример. Французская газета "Монд" 12 декабря 1999 г. цитировала В. Шендеровича из "Кукол". Не знаю, как назвать его профессию на телевидении. Раньше их называли скоморохами. Так вот, Шендерович шаблонно прошелся по России. Цитирую: "Эта страна не имеет демократического опыта, не знает, что такое закон. Мечта раба — рынок, где он может купить себе хозяина"* и т. д. Газета "Монд" — библия либералов — миллионным тиражом опубликовала этот приговор русским, крупным шрифтом, да еще в рамочке. У каждого скомороха свои погудки! Люди серьезные вещают народам иное изречение А. Даллеса — "русские — самый непокорный народ в мире". Это ближе к истине! Все, самые богатые и сытые, уже давно стоят перед толстосумами, изогнувшись в поклонах, а эти нищие русские еще мнят себя особой цивилизацией, великим народом, заглядывают в будущее!..

Вот из-за таких знатоков России на Западе давно бытует мнение, что русские склонны к рабству и тирании, упрямы, угрюмы и невежественны. Обычно говорят: у вас до 1861 года было рабство. Именно рабство, а не крепостное право. В советский период это усиленно подчеркивалось, доходило до смешного. Мало кто удосуживается заглянуть в публицистику того времени. Всем известно "Путешествие из Петербурга в Москву" А. Н. Радищева. Меньше знают статью А. С. Пушкина "Путешествие из Москвы в Петербург". Он, как известно, был весьма добросовестным историком и указывал, что жестокие формы крепостничества, вроде скандала Салтычихи, были ограничены и во времени и по губерниям. Юг и Север вообще не знали крепостничества. В очерке "Путешествие из Москвы в Петербург", т. е. в обратном направлении А. Н. Радищеву, Пушкин признается: "Однако строки Радищева навели на меня уныние". Пушкин разговорился с попутчиком: "Подле меня в карете сидел англичанин, человек лет 36. Я обратился к нему с вопросом: что может быть несчастнее русского крестьянина?

Англичанин: Английский крестьянин…...

Я. Как? Свободный англичанин, по вашему мнению, несчастнее русского раба?

... Он. Вообще повинности в России не очень тягостны для народа... Крестьянин промышляет, чем вздумает, и уходит иногда за 2000 верст вырабатывать себе деньгу. И это вы называете рабством? Я не знаю во всей Европе народа, которому было бы дано более простору действовать...

...Я. Что поразило вас более всего в русском крестьянине.

Он. Его опрятность, смышленость, свобода.

...Я. Справедливо; но свобода? Неужто вы русского крестьянина считаете свободным?

Он. Взгляните на него: что может быть свободнее его обращения! Есть ли и тень рабского унижения в его поступи и речи? Вы не были в Англии?

Я. Не удалось.

Он. Так вы не видели оттенков подлости, отличающих у нас один класс от другого... А нравы наши, a conversation criminal, а продажные голоса, а уловки министерства, а тиранство наше с Индией, а отношения наши со всеми другими народами?..

Англичанин мой разгорячился... Я перестал следовать за его мыслями — и мы приехали в Клин. (А. С. Пушкин. Том VII. Изд-во Академии наук, Москва, 1958, с. 634—637).

Обратим внимание, что Александр Сергеевич был удивлен тем, что гово-рил ему англичанин. У его попутчика был весьма широкий кругозор и беспристрастность гражданина мира. А нынешние европейцы вам непременно напомнят, что рабство в России существовало до конца прошлого века, а потом другие формы тирании пошли. На все ваши доводы у них заготовленный ответ — мол, все, что вы говорите, потемкинские деревни, вы, русские, известные очковтиратели. В то же время самих немцев нисколько не смущает, что в некоторых частях Германии, например в Мекленбурге и других землях, крепостничество было отменено Наполеоном только в 1809 г., т. е. всего на полвека раньше, чем в России, что еще в XVIII веке немецкие князья продавали ландскнехтов, например, в Северную Америку. Но на факте позднего крепостничества укоренился миф о чуть ли не генетической неспособности русских к демократии и отсутствии прав человека.

Зачем создавались и поддерживаются эти мифы? Чтобы доказать, что есть только один эталон демократии, только одни жизненные ценности. Вбить в головы комплекс неполноценности и подражательности. И изготовлено таких крючков очень много, применительно к истории разных наций: немцы по определению жестоки, евреи алчны, русские — рабы и империалисты, французы эгоистичны и ненадежны, американцы простодушны и глупы, англичане — коварны и лицемерны. В общем, разделяй и властвуй! Эту ложь не просто опровергнуть. Нации имеют, каждая, свой характер!

Прав А. С. Пушкин, когда постоянно подчеркивал самобытность России: "Поймите же и то, что Россия никогда ничего не имела общего с остальной Европой, что история ее требует другой мысли и формулы" (А. С. Пушкин, т. 7, с. 144). Не могут люди Запада представить, что у других народов свой, несхожий опыт народоправства. Никто из русских не посмеет кивнуть на сеньорское право первой ночи, позорное с нашей точки зрения, но бытовавшее какое-то время в феодальной Европе. Другой пример. Каждый школьник на Западе знает имя Ивана Грозного. В переводе он Иван Ужасный (Terrible), прямо-таки древнеассирийский Сардонапал, ужасный истребитель народов! Иван "Ужас-ный" для людей Запада символ извечной склонности русских к жестокости и тирании. Да, личность мало симпатичная, стоит только почитать А. К. Толстого или С. М. Соловьева. Но время ведь было какое! Еще неизвестно, к какому выводу пришли бы историки — русские, англичане, французы, если бы, собравшись на семинар, сравнили Ивана Грозного, английского Генриха VIII Тюдора, французского Карла IX и события Варфоломеевской ночи 1572 года. Они были современниками.

Генрих VIII, как и Иван Грозный, был высокоодаренной личностью, хорошо образован, весьма искусен в дипломатии и политике. Но, как и Иван, был неуравновешен, самодур, крайне подозрителен. Оба были жестоки даже по меркам своей эпохи. Оба казнили и миловали тысячи людей, не спрашивая парламента или Боярской Думы, хотя в Англии была Хартия вольностей. Иван убил сына, Генрих — четырех жен, одна чудом выжила. На совести Ивана убийство тысяч бояр и боярских детей, на совести Генриха — десятки тысяч замученных католиков, в том числе знаменитый Томас Мор. В "прекрасной Франции" во дни Ивана Грозного полыхала Варфоломеевская ночь — душераздирающая резня протестантов. Шла она не одну ночь с 23-е на 24 августа 1572 года. Ошибся тот кровожадный поэт, когда написал сонет: "Стояла чудная Варфоломеевская ночь". Эта бойня на религиозной почве длилась несколько месяцев. Расправа с нашими старообрядцами была сравнительно мягкой. Благодаря православию наша история не обагрена кровью религиозных войн. В России в царствование Елизаветы Петровны не было смертных казней, да и при других царях они были крайне редки. Профессия палача временами исчезала. В Англии в те же годы сотнями вздергивали на виселицах на суше и на реях в море.

Ну а атомные бомбардировки Соединенными Штатами мирных японских городов всего полвека назад, а иракцев — бомбами, начиненными легким ураном? Так где и когда было больше жестокости и тирании, меньше лжи, лицемерия и крокодиловых слез!? Поистине можно засомневаться, а был ли и будет ли нравственный прогресс. По большому-то счету он и составляет смысл истории.

Укоренилось, тем не менее, мнение, что Англия родина демократии, Россия — страна тирании, да еще и тюрьма народов. Ведущая газета Америки "Нью-Йорк таймс" в передовой первого в 2000 году номера так и писала: "Россия — страна тысячелетней тирании"38. Кстати, о "тюрьме народов". Это на сегодня, пожалуй, самый ядовитый миф, пущенный в оборот большевиками. Русские православные люди веками жили бок о бок с инородцами и иноверцами. Жили сравнительно мирно. Нормой жизни православных было сохранение отеческого предания и, соответственно, веротерпимость к инобытию соседних народов, уважение к их отеческим традициям. Ф. М. Достоевский называл это "всемирной отзывчивостью" русского человека. Вот эта драгоценная традиция и должна быть положена в основу глобализационных процессов.

Кто на Западе создает сугубо отрицательный образ России? Этих людей надо знать, потому что эти фарисеи-профессионалы насаждают вражду и неприязнь давно и целенаправленно. Видимо, боятся сближения русских, немцев, русских и французов и т. д. Возьму конкретный пример. Уже многие годы я читаю работы некоего Алана Безансона из Французской академии наук. Он специалист по России. Знает нашу историю, но всегда склонен показать темные ее стороны. До развала СССР он, казалось, был яростным антикоммунистом, солидаризировался с А. И. Солженицыным. Теперь Александр Исаевич ему враг, потому что защищает национальные интересы России. А. Безансон всю жизнь изучал Россию, ненавидя ее! Печальная судьба. О таких ученых Августин Блаженный метко сказал: "зачем наука, если она не служит любви?" В последней работе "Является ли Россия Европой" он делает много недопустимых для серьезного ученого выпадов. Не буду все их цитировать, они столь же ложны, сколь и банальны. Вот лишь один пассаж, экскурс в историю Первой мировой войны: если бы Россия победила, "...мы имели бы такую же смесь нигилизма, ультранационализма, расизма, антисемитизма, какую мы видели в нацистской Германии, но в масштабе всего нашего континента, и даже более колоссального плана, потому что все это освятила бы их религия"39. Больше всего ему ненавистно православие. Только большевики в 1917 г. спасли Европу от этого ужаса, — заверяет А. Безансон.

Напомню, что А. Безансон не оригинален в своих тревогах. О том же тревожился в 20-е годы К. Каутский. Споря с Троцким, он предсказывал скорый крах большевизма. Он опасался, что новый режим будет слишком слабым и "не сможет, даже если захочет, справиться с погромами против большевиков" (К. Каутский. "Грозящая катастрофа"). Не потому ли и новые русские требуют сильной руки?

А. Безансон втолковывает западному человеку, что "Россия всегда была и будет оплотом иррационализма и антимодернизма". В свете этого "факта" он насмехается над иллюзиями великого президента США Джефферсона: в его кабинете стоял бюст Александра I. Он (как и многие европейцы) обожал русского императора! Для А. Безансона характерна какая-то яростная предвзятость. Зная в тонкостях историю России, он должен бы помнить основные доводы Питирима Сорокина — крупнейшего социолога XX века, которого большевики изгнали. Отечеством ему стали США. Он писал о своеобразии управления в русском селе, о русском народоправстве: "Под железной крышей царского самодержавия существовали тысячи крестьянских республик ". А. Безансона возмущает, что русские, ныне такие униженные, обворованные и нищие, все еще настаивают (цитирую): "мы не ниже вас, европейцев, мы иные, чем вы". Так и есть, а после ухода Ельцина с Божьей помощью встанем на ноги, да и договоримся с патриотами европейских стран о сотрудничестве.

Мыслящие люди в американском истеблишменте в последнее время часто задаются вопросом: из-за кого потеряна Россия? Вот из-за таких ученых-советников, как А. Безансон, З. Бжезинский, Р. Пайпс и легион колумнистов, публицистов, журналистов, скоморохов. Стоило ли доверять их мнению, не следовало ли больше опираться на национальные патриотические силы, не пытаться добить Россию. Конечно, есть и в Европе и в США объективные исследователи, подобные попутчику Пушкина. Они более проницательны, чем российские западники, и четко определяют, что Россия это тоже Европа, тоже цивилизация, но не западная, что у нее свой путь — Sonderweg, как писали в Германии в XIX веке. Это понимали Бисмарк, хорошо знавший Россию, поэт и философ Рильке, Ницше, Зомбарт, Шубарт, Гизо, Тойнби и другие великие умы.

Да! Даже после реформ Петра, действительно возвысивших Россию, русские не отказались от своего византийского наследия. И в этом их душа, их сила. Трагически погибшая Византия вызывает и по сей день неприязнь не только на Западе, но и среди наших западников. Да, у византийцев тоже не было симпатий к Западу. Накал страстей был в 1453 году такой, что они предпочли "тюрбан Мухаммеда папской тиаре". На то были веские причины. Сейчас не время все это вспоминать. Все границы с исламом и на Западе и на Востоке кровоточат. Полезно было бы перечитать забытого Константина Леонтьева и его "Византизм и славянство", где он напоминал: "Византизм дал нам всю силу нашу в борьбе с Польшей, со шведами, с Францией и с Турцией. Под его знаменем, если мы будем ему верны, мы, конечно, будем в силах выдержать натиск и целой интернациональной Европы, если бы она, разрушивши у себя все благородное, осмелилась когда-нибудь и нам предписать гниль и смрад своих новых законов о мелком земном всеблаженстве, о земной радикальной всепошлости"40.

Россия смутного ельцинского времени переживает очередной припадок западничества. Гибрида из нее не получится. Она или умрет под ударами глобализации и на ее месте возникнет куча отсталых этнократических протекторатов, или она снова выживет и останется своеобразной цивилизацией, объединится с родственными народами в особый экономический регион, в особую историческую общность, станет одним из полюсов мира. Несмотря на все беды наши, корни не вырваны. Гораций писал: "Гони природу в дверь, она влетит в окно". Это и о других цивилизациях! Все они еще скажут свое слово.

О государственности в мире ТНК

Россия втягивается в водоворот глобализации в крайне неблагоприятной для нее обстановке. Кажется, не было в 90-е годы ни одного фактора, который бы не действовал против России. Покойный Академик Н. Н . Моисеев еще пять лет назад написал замечательную книгу "Агония России. Есть ли у нее будущее"41, которая предлагает конкретную программу спасения отечества. Но ни его, ни моего учителя профессора С. Меньшикова42, автора самой дельной программы реформ, в Кремле не услышали. Пророк не имеет чести в отечестве своем. Там действовали другие советники — представители экономического либерализма. Уже который год они вещают и обещают по всем телеканалам, наживаются и сбегают. Все мы знаем этих героев новой российской смуты. Первый среди этих героев Джефри Сакс из Гарварда. Он полностью отрицает, что несет какую-либо ответственность за провал реформ в России. "Виновны те, у кого власть и деньги, т. е. западные правительства", — сказал он недавно в "Нью-Йорк таймс". Конечно, сотни миллиардов долларов уплыли не в его карман, но и советники внакладе не остались. Поди, верни их теперь! А вот долги будут и внуки платить.

Н. Н. Моисеев правильно подвел итог: "Мы сами себя мгновенно разрушили, ...Россия превратилась в жалкую периферию современного мира... Наш крах доказал взрывную силу некомпетентности и личных амбиций". Череда бед века надорвала Россию, да так, что реформаторы пишут ей некролог. Да, потеряно много, но не все. Много раз Россия восставала из пепла и без чьей-либо помощи. Но в наше время нельзя замыкаться в одной стране, к тому же не такие мы богатые и большие, как принято думать. Нечего и мечтать "закуклиться" на 5—10 лет, чтобы нас окончательно не разграбили. Впереди у нас опасный путь между Сциллой изоляционизма и Харибдой — дьявольским насосом мирового рынка, между либерализмом и этатизмом. За десять лет экономика в ельцинской России пала так, что производит меньше Баварии, одной из земель Германии. Молох мирового рынка отсталых делает еще более отсталыми. Это механизм стратификации стран. Если следовать советам либералов и монетаристов и открыться окончательно мировому рынку, то Россия действительно обречена. Н. Н. Моисеев считал, что это значит согласиться на роль полярных народов, оттесненных на Север. Что и предсказывает злорадно ельцинский министр А. Кох. Запад не намерен пускать Россию в "золотой миллиард". Но это и не должно быть нашей целью: зачем болтаться в хвосте поезда, который мчится в пропасть?! Вообще надо различать краткосрочную и долгосрочную историческую перспективы. Прежде чем строить ноосферу, новую парадигму, страну необходимо поднять с колен, вернуть народу веру, накопить интеллектуальный капитал, освоить передовые технологии, найти свое место в международном разделении труда. Отгородившись от глобализационных процессов этого сделать нельзя. Поэтому правы те, кто направляет усилия на то, чтобы Россия искала и нашла свою нишу в мире ТНК. Необходимо взаимодействовать с мировым рынком, чтобы не отставать, но так, чтобы и оставаться независимыми, чтобы успеть закрыть шлюзы в случае кризисов и крахов.

Легко сказать, но как трудно сделать! Сделать это все же можно. Надо прежде всего укрепить государство. Только используя государственную поддержку, российские корпорации могут эффективно прорываться на мировой рынок. Стране нужны национально ориентированные банки и фонды, которые, подобно европейским и японским, будут защищать национальную валюту. Вот эта национальная ориентированность корпораций и есть основное разногласие европейцев и японцев с американцами. Американцы требуют открыть Европейский союз, стремятся подорвать евро, не хотят создания зоны иены. Борьба идет с переменным успехом. Действительно, рамки даже таких крупных стран, как Япония, Германия, Франция, становятся узкими. Региональные рынки решают сразу две проблемы: расширяют экономическое пространство и защищают его от конкуренции США. И России не надо здесь изобретать велосипед.

Необходимо осознать, что ТНК означают революцию в хозяйстве, что Россия сама должна строить у себя информационное общество. К 2000 г. у России появилось пять-семь крупных корпораций, специализирующихся в основном на экспорте энергоресурсов и сырья. Это временное подспорье. Двадцать лет назад, в 1979 г., действительно среди 25 крупнейших корпораций мира 13 составляли поставщики природных ресурсов, "семь нефтяных сестер" и прочие. В 1999 г. 13 из 25 крупнейших корпораций были телекоммуникационные корпорации43. Список возглавляет "Майкрософт" Билла Гейтса с капиталом в 601 миллиард долларов. Корпорации какого профиля будут лидировать через 5—10—15 лет? Вот над чем следует работать, что необходимо предусмотреть! Государство должно именно там создавать условия наибольшего благоприятствования для капиталовложений, в том числе акционерного капитала из-за границы. Надо, например, развивать геоэкономические проекты высших технологий, системы евразийских коммуникаций. Наша страна — кратчайший путь между экономическими центрами мира — Атлантикой и Тихоокеанским бассейном. Россия должна иметь, как и США, два лица — европейское и тихоокеанское. Ресурсы должны быть направлены на Северо-Восток, потому что именно в Тихоокеанский бассейн быстро перемещается центр экономической жизни планеты. С помощью сильного демократического государства Россия будет способна и расплатиться со справедливыми долгами, и привлечь иностранный капитал на долгосрочной основе.

Важным условием сотрудничества с Западом является признание нас равными партнерами. При этом не стоит принимать на веру американскую версию об отсталости Европейского Союза и негодности японской экономической модели. Проамериканские СМИ усиленно вбивают в голову людям, что с полной победой капитализма установилась "новая экономика"*, универсальная американская модель, "в основе которой лежит сочетание технических изобретений, открытых рынков, отмена всяких ограничений (дерегуляция) и налоговая и денежная политика". Это якобы обеспечивает в США высокие темпы роста — 4% в год с незначительной инфляцией и безработицей. Американцы подбивают европейцев и японцев отказаться от поддержки безработных, от государственного вмешательства в экономику. "Эта старая консервативная европейская культура была очень хороша для традиционной промышленности, но контрпродуктивна в современном обществе, основа которого знание", — пишет "Бизнес уик". Чем объяснить такое настойчивое желание заставить европейцев и японцев полностью принять американскую модель? Уж, конечно, не стремлением усилить их конкурентоспособность. Дело, очевидно, в том, что конкуренты, которые будут играть по американским правилам, уже не конкуренты, а филиалы американских ТНК. Не все в Европе и Японии согласны на такую роль.

Так что у России могут найтись союзники в создании многополярного мира. Мир ТНК бросает России вызов: она должна дать ответ. В этом вызове импульс развития. История свидетельствует: те цивилизации, которые уклонялись от вызова, поплатились вымиранием.

Действительно, 4% роста для такого экономического организма, как США, это очень высокие темпы. Их ВНП составляет более 7,6 триллионов долларов44. Эта страна переживает самый продолжительный бум в своей истории. Объясняется это, на наш взгляд, не упором на информационные технологии, не открытостью рынка, не дерегуляцией. Все это ценно, но вторично. Главное в том, что американские банки, прежде всего Федеральная резервная система, ведут исподволь победоносные финансовые войны, в том числе и против своих союзников. Они раньше других освоили технику манипулирования финансовыми потоками. Они умело поднимают шлюзы для притока в США производственного капитала, а свой спекулятивный капитал направляют в страны-бедолаги, вроде России, Мексики, Бразилии, Индонезии и т. д. Это система планетарного паразитизма тщательно скрывается и оберегается. Именно этим объясняется стремление сокрушить евро, не допустить появления в мире второй резервной валюты, которая будет способна выявить необеспеченность "зеленого вездехода" — доллара. Американский журнал "Бизнес уик" называет и имя главного стратега геофинансов — это Алэн Гринспэн, председатель Федеральной резервной системы: "Новая экономика не появилась бы впервые в США, если бы не гений Алэна Гринспэна", — писал недавно "Бизнес уик". Это действительно весьма дальновидный политик и финансист. Уже давно он предупреждает о возможном крахе, торопится реформировать мировую финансовую систему, если ее, конечно, можно назвать системой, настолько она хаотична, настолько разрослась спекуляция. Те, кто правит миром, только делают вид, что они владеют ситуацией. На деле они создают, как пишет французский политолог Игнацио Рамонэ, геополитику хаоса*. Разве это не хаотический бег в пропасть, когда две трети населения Земли становятся излишними, когда глобализация выбрасывает сотни миллионов недавних крестьян в страшные города "третьего мира", где нет ни работы, ни жилья, ни социальной защиты. Разве это не запал социальных конфликтов и войн, когда 347 миллиардеров мира, в основном из США, владеют состоянием, равным доходам половины населения Земли? Наконец, разве это не бег к экологической катастрофе, когда все делается, чтобы ускорить рост экономики, повысить прибыль, не заботясь о защите окружающей среды. Всем тем, кто собирается в Давосе, известен строго научный вывод "Комиссии Брундтланд", сделанный еще в конце 80-х годов: удвоение планетарного валового продукта безвозвратно разрушит экологические системы, что ставит под угрозу само выживание человечества. Люди Давоса и слышать не хотят о нулевом росте. Никак не могут понять, что солнца хватит всем для сытости, но не для жадности. Это о них у апостола Луки: "Сказал также им притчу: может ли слепой водить слепого? Не оба ли упадут в яму?" (Лк. 7.39). Бег к экологической катастрофе обязаны остановить прежде всего США, "золотой миллиард", а не отставшие страны.

Надо не опоздать с прорывом в мир ТНК, сделать это до установления планетарного тоталитаризма, когда олигархия навяжет слабым пределы роста, установит квоты на рост, когда разумный протекционизм будет уже невозможен. Сделать это можно, только отказавшись от имперских амбиций. Когда-то Дизраэли сказал, что колонии — это жернова на шее Великобритании. Думаю, он лукавил. Кто-кто, а уж англичане собирали большую дань с колоний. Но союзные республики в СССР действительно почти все были жерновами на шее России. Время империй прошло, настала эпоха добровольных экономических региональных союзов, эпоха становления суперэтносов, вроде советского и западноевропейского. Еще Ф. М. Достоевский предупреждал, что имперские амбиции опасны: "...Да сохранит Бог Россию от этих стремлений, и, чем больше выкажет она полного политического бескорыстия относительно славян, тем вернее достигнет их объединения вокруг себя". Это должно быть "нравственное объединение, — считал Достоевский, — которое будет служить высшим, бескорыстным идеям". Это и есть соборность. Корпорации и Интернет объединяют мир не бескорыстно. О нравственности и речи быть не может. Разрушают и ту нравственность, которая еще осталась. В отношении других народов, других цивилизаций мудрость была бы в том, чтобы установить самые добрые соседские отношения, и не более. Демографическая картина быстро меняется: население Пакистана, например, уже превысило население России, а через 50 лет будет в 3 раза больше (121 млн и 345 млн соответственно). То же будет в Средней Азии.

Роль государств меняется, возрастает роль общественности, развивается прямая демократия на местах. Но происходить все это должно в рамках крепкой государственности. В России сейчас вновь остро стоит вопрос об укреплении государственной власти. Народ на горьком своем опыте почувствовал плоды демагогов, крушивших в начале 90-х годов "командно-административную систему", насадивших безбрежный либерализм. Великая Россия оказалась беззащитной перед маленькой бандитской Чечней и уличной шпаной. Наш народ вкушает горькие плоды ультралиберализма, кстати, не впервые. П. Б. Струве в своей веховской статье в 1909 году писал: "В безразличном отщепенстве от государства русской интеллигенции — ключ к пониманию пережитой или переживаемой нами революции".

Хватит и чужебесия. Ничего доброго мы не достигнем, перенося на русскую почву готовые чужеземные образцы государственности. Сколько раз нас об этом предупреждали, и все-таки копируют чужое, вместо того, чтобы к своему прошлому отнестись повнимательнее. П. А. Столыпин в Думе говорил: "Нельзя к нашим русским корням, к нашему русскому стволу прикреплять какой-то чужой, чужестранный цветок". По мнению известного русского историка, проживающего в эмиграции, Н. Н. Рутыча45, только Столыпину удалось найти верное соотношение авторитарного и представительного начал. Он сумел оба начала удержать в рамках правового строя и много делал, чтобы сохранить и укрепить Думу. Государственность и реформы, считал Столыпин, "должны черпать свои силы... в русских национальных началах". Конкретно он указывал на необходимость "развивать земщину, самоуправление, создавать на низах крепких людей земли, которые были бы связаны с государственной властью". Вместо крепких людей земли в 90-е годы пышным цветом расцвела бюрократия, мафия и коррупция. А это ржа для государства и ее срочно, прежде всех прочих дел, надо удалять!.. Верное соотношение двух начал — авторитарности и представительной власти — надо совершенствовать применительно к новым задачам российской государственности, вступающей в XXI век.

Давно замечено, что талант России в крепкой государственности. Константин Леонтьев писал, например: "Великоруссы добры, веселы, живы и великодушны... и в государственном отношении до сих пор больше подходили по здравому смыслу и по духу дисциплины старогерманскому гению, а в домашних делах, по пылкости и распущенности, к романцам... Сила государственная выпала в удел великоруссам. Эту силу великоруссы должны хранить как священный залог истории не только для себя, но и для всеславянской независимости. Быть может, со временем для пособия самой Европе против пожирающей ее медленной анархии. И таким образом для всего человечества".

К. Леонтьев был, бесспорно, одним из самых проницательных мыслителей. Эта мысль в высшей степени своевременна: укрепим государственность, будем сильны, выйдем из окружения, будет кой-какой достаток, найдем свою дорогу, которая ведет не в тупик, а к храму. Но это еще не завтра.

Историческое видение

Фундаментальная критика глобализации, как, впрочем, и капитализма, только начинается. Она сопровождается поисками выхода из тупика, разработкой новой парадигмы развития. В Европе уже есть известные успехи. Для примера сошлюсь на швейцарского профессора Христиана Камилье. Он считает, что уже давно, два века тому назад, зародилась болезнь экономизма — господства экономики в обществе. Создан новый тип человека — homo economicus. Для него деньги стали мерой жизненного успеха, он не знает иной мотивации в жизни, кроме денег. Прогрессом стали считать все, что помогает делать деньги, с этой меркой относятся к науке и технике. Американизация доводит этот порок до критической точки, глобализация заражает им всю планету. Вера оттеснена на обочину жизни, прометеевская идея прогресса выродилась, идеалы, солидарность, сама любовь отступают. Коллективные действия сознательно не допускаются. Либерализм пытается отменить социальную защиту, ослабить профсоюзы, общественность, национальное государство. Но, считает Камилье, безуспешно. Повсюду, особенно в Европе, возрастает роль гражданского общества. Оно бросает вызов всевластию корпораций.

Из-за абсолютного приоритета экономических ценностей в западной модели общества нарастает несбалансированность, что вызывает глубокие конфликты и потрясения. Скоро экономизму, как и западной модели общества, считает автор, придет конец, по той простой причине, что эта модель нежизнеспособна ни социально, ни экологически". Европа не сможет долгое время оставаться осажденной крепостью"46 . Строящийся Европейский Союз мог бы изменить эту модель, но, к несчастью, он остается заложником финансового капитала. Ho есть надежда, есть первые правильные шаги: под давлением национальной оппозиции Евросоюз отказался от американского проекта "трансатлантического общего рынка", принял решение о европейской обороне и еврокорпусе.

Европа, как и Россия, на распутье. Уже слышны голоса тех, кто пытается совместить рынок и планирование. Доводы либерализма, в том числе его классика Фридриха Хаека, все чаще опровергаются практикой. Ф. Хаек получил в 1974 г. Нобелевскую премию за исследование "Дорога к рабству", которую написал еще в 1944 г. Он считал, что "и конкуренция, и централизованное руководство становятся плохими, неэффективными методами, если применяются не в полную силу..."47. Он бескомпромиссно отводил государству роль ночного сторожа. И не более! Его задача — обеспечить условия для свободной конкуренции.

В те же 40-е годы, в той же Англии жил земляк Ф. Хаека Карл Поланьи, тоже житель Вены, тоже эмигрировавший в 30-е годы из Австрии. Он был крупным специалистом в ряде дисциплин, таких как экономика, этнология, культурная антропология. И делал он выводы и прогнозы тоже в 1944 г.(!),прямо противоположные утверждениям Ф. Хаека. Он посмеивался над теми, кто приравнивал рыночные законы к законам природы: рынок не универсален, он не всегда и не везде господствовал. Многие общества его не знали. Рынок был ограничен не только в России, но и в Западной Европе. Вплоть до конца феодализма, — писал Поланьи, — социальные отношения строились или на взаимопомощи, или на перераспределении домашнего управления. Он делал и такие еретические предупреждения: "...Как только рыночные отношения помимо товаров распространяются на землю, на труд и на деньги, общество становится придатком рынка и как таковое рынком управляется"48. Это надо бы помнить депутатам Думы, когда они будут обсуждать законопроект о продаже производственного земельного фонда. Рынок, на котором торгуют землей, выпадает из поля истинного бытия, очерченного христианством и другими светлыми религиями любви. Рыночные отношения, выпав из поля бытия, не оставляют места милосердию, солидарности, братству. Деньги становятся всемогущим идолом, и дорогу к рабству прокладывает именно рынок и рыночные отношения, а не планирование.

Конечно, за такие откровения К. Поланьи не получил Нобелевской премии. Никаких премий ему не дали, более того, его постарались забыть, как и Тойнби и сотни других ученых, исповедующих христианские взгляды. Но его не забыли те, кто ищет выход из либерального тупика, кто шаг за шагом формирует новую экономическую парадигму. К. Поланьи доказал, что рынку есть и будет альтернатива. Он высказал основополагающую для будущей парадигмы мысль: "Рынок не может быть превзойден, пока социальные науки не создадут более широкую систему отсчета, на которую будет опираться и частью которой станет сам рынок" 49. Он заложил основы экономики в широком смысле или метаэкономики, которая идет на смену торговому строю и всей старой рыночной парадигме. Метаэкономика должна будет ориентироваться не на прибыль, а на коэволюцию биосферы, техносферы и социосферы. Она должна будет учитывать многие новые факторы, такие как истощение природного капитала, порчу природы, истощение здоровья людей, разрушение культуры. В основу метаэкономики должны быть положены новые принципы природопользования. Неизвестно, знаком ли был К. Поланьи с трудами русских космистов? Философию Н. Ф. Федорова, видимо, он не знал, но с трудами В. И. Вернадского, конечно, был знаком. И творчески шел той же дорогой.

Историческое видение путей единения человечества только нарождается. Отправным моментом этого видения, возможно, станет русский космизм, часть православной философии, учение о биосфере и переходе ее в ноосферу. Трудно сказать, что станет первым тормозом глобализации, уродливо развивающейся по экономическому вектору. Кто первый затормозит ее: человек или природа, иначе говоря, социальные проблемы или экологические. Скорее всего, совместно, ибо все переплетено. Уже в ближайшие годы человечество будет обязано взять штурвал эволюции природы и общества в свои руки. Оно должно будет руководствоваться не прибылью, а разумом и нравственным чувством. Это станет его общим делом, о котором писал Н. Ф. Федоров, скромный библиотекарь Румянцевского музея: "Задача заключается в том, чтобы и саму природу обратить в орудие всеобщею воскресения и через всеобщее воскресение стать союзом бессмертных существ. Тогда Слово Божие сделается в нас Делом Божиим"50. Как видим, у Н. Ф. Федорова задача куда более грандиозная, чем у К. Маркса — автора тезисов о Фейербахе. Прежде чем сказать это, Федоров рассмотрел 288 решений вопроса о цели и смысле жизни, данных древними и современными мыслителями. В итоге он пришел к этому выводу. Он автор тезиса, окрылившего В. И. Вернадского: "Природа в нас начинает не только сознавать себя, но и управлять собой".

В нашем сухом, бездуховном рыночном мире всечеловеческое дело воскресения умерших предков представляется беспочвенной фантазией, сном смешного человека. Но поверили Федорову величайшие умы — Достоевский и В. Соловьев. "Кто этот мыслитель, — писал Достоевский, знакомясь с его рукописью. — Он слишком заинтересовал меня. Я прочел его мысли как бы за свои. Сегодня я прочел их Вл. Серг. Соловьеву..." И далее: "Предупреждаю, что мы здесь, т. е. я и Соловьев, по крайней мере, верим в воскресение реальное, буквальное, личное, и в то, что оно будет на земле". Достоевский и Соловьев ссылались на "намеки религии" и думали, что воскресение "сбудется" в далеком будущем, через 25 тысяч лет.

Федоров сердился и настаивал, что оно будет достигнуто гораздо раньше. И не "само собой сбудется", а станет "произведением всех сил, всех способностей всех людей в их совокупности, так можно сказать — рай для совершеннолетних". У апостола Павла, кстати, это ясно сказано: "Ибо как смерть чрез человека, так чрез человека и воскресение мертвых"(1 Корф, гл. XV, с. 21). Царство Божие у Н. Ф. Федорова предстает как реальный земной проект, как ближайшее очередное дело человечества, которое должно преодолеть болезнь неродственности и небратства. Это общее дело надо начинать не откладывая, сосредоточив все силы.

Коль скоро это ближайшее дело, Федоров решительно пересмотрел аксиоматику нашего мира. Господь заповедал человеку обладать землею, а не разрушать ее. Человечество же "сделало, по-видимому, все зло, какое могло, относительно природы и друг друга". Это он отмечал еще сто лет назад, говоря, что "наука служит войне и барышничеству". Сколь возросло с тех пор это зло! Для Федорова прогресс, ставший для Запада божеством, есть земной ад. Он прямо противоположен воскресению. Такой прогресс и, добавим, его двигатель — глобализация, ставят целью увеличение наслаждений элиты. Он порождает неуемную гордыню, самовлюбленность, гедонизм, нарциссизм. Это приводит "к замене любви к отцам бездушным превозношением над ними, презрением к ним".

Прогресс все ускоряет, экономика становится скороделанием, философия скоромышлением, литература скорописанием. Это ускорение лишает труд качества и привлекательности, превращает его в средство наживы при совершенном отсутствии цели. Прогресс жертвует душою работника не ради предметов необходимости, не ради общего дела, как определил его Федоров, а ради предметов роскоши. "Идет расхищение природы блудными сынами ради жен", — считал Федоров. Энциклики папы Иоанна-Павла II постоянно напоминают об опасности "чрезмерного развития и чрезмерного потребления" (overdevelopment, overconsumption). Этическая школа в экономической науке в Европе в 90-е годы была ослаблена, но не перестала существовать*.

Ничего, — писал Федоров, — не будет дарового, и все трудовое. Человек должен беречь силы, чтобы из поколения в поколение целенаправленно, неустанно вести борьбу со смертью. Новый завет требует не размножения лишь и наполнения мира, а управления его слепыми, бездушными силами, превращая его в одушевленный духом, разумом, волею всех воскресших поколений. Федоров звал слова претворять в дело и повторял великую мысль из Евангелия: "Отец мой доселе делает и я делаю". Он полон дерзостной надежды с землей и через землю проникнуть в миры иные. Он считал, что человечество способно сделать нашу планету кораблем в океане небесных пространств, свободно управляемой объединенной волей человечества. Известно, что он вдохновил К. Циолковского на научный подвиг. А ведь и Циолковского долго считали беспочвенным мечтателем. Федорова тоже не понимают, называют смешным проповедником рая на земле. Но его величие именно в том, что он считал, что здесь, на земле, а не в параллельных мирах, рай, что он будет делом рук человечества. Соединение земного и небесного, человеческого и Божественного есть завет христианства. Требование превращения слепой смертоносной силы природы в разумную и живоносную есть требование, заключающееся в догмате Троицы. Это и есть общее дело человечества. Это и есть рай, точно так же, — писал Федоров, — как "состояние несовершеннолетия, выражающееся в скотских оргиях, в зверском истреблении друг друга, в безграничном и ненасытном сладострастии есть истинный ад".

Эти мысли, видимо, глубоко захватили Достоевского. Многие его герои рассуждают, спорят на федоровские темы. Страстная любовь к земле выражена, например, у того же смешного человека: "Несчастная, бедная, но дорогая, вечно любимая!" Старец Зосима в предсмертной беседе учит: "Люби повергаться на землю и лобызать ее". И сам, умирая, "...склонился лицом ниц, к земле, распростер свои руки и как бы в радостном восторге, целуя землю и молясь, тихо и радостно отдал Богу душу". Это идея о вечной жизни на земле, о нерасставании с ней, о совершенствовании ее. Князь Мышкин выговорил ее: "Есть, что делать на нашем русском свете, верь мне".

Нет, это не сон смешных людей. Это иное мировоззрение, иное историческое видение, свойственное иной цивилизации, родственной западноевропейской, но независимой, отличной от нее. В этом корень того, что в России говорили и будут говорить о всечеловеческом деле, а не о глобализации по экономическому вектору. Русские космисты бросили семена, но они пока не взошли. Россия все еще не пришла к осознанию своей задачи, она все еще остается, по выражению Федорова, "подражательной страной". Но и ей завещана особая миссия в мире, отличная от миссий других цивилизаций. Федоров дал подступы к русской идее, связав ее с православием: "Христианство есть объединение живущих для воскрешения умерших". Достоевский писал: "Ужасна, дика, нестерпимо мучительна эта чреватость земли русской будущей самостоятельной идеей, и тяжкими суровыми осложнениями грозит она для организма рождающей". Он был чужд заносчивости, иронизировал над славянофильскими ожиданиями "полного будущего торжества над немцами... немцами непрощенными".

Каждая нация — носительница своей идеи, у каждой своя миссия. Важно только, чтобы пути всех наций сходились с путями Божиими, чтобы объединение человечества осуществлялось в поле истинного бытия. Самостоятельная русская идея и по сей день не рождена, потому что миссия России все еще не осознана ее народом. Грандиозная его мечта об интернационализме повержена. "Великая Мысль" не созрела. Достоевский видел "Великую Мысль" вовсе не в интернационализме, а в том, что православие благословит народ, что душу народа осенит "Великая Воля и Великое Дело". Ему грезилось, что из русской почвы забьет ключом источник неиссякаемой энергии, способный исполнить надежды прошедших веков.

Россия вступает в XXI век, как Галилея, униженной и оскорбленной. Торжествуют толстосумы, сытые глобалисты, не верящие в идеалы, в альтруизм, братство, в общее дело человечества. О России эти давнишние ее обидчики говорят подобно тому, как Нафанаил сказал о Назарете Галилейском: "Из Назарета может ли быть что доброе?" (Ин, 1.46). Но свое первое чудо Иисус сотворил именно в галилейской Кане. Надо верить, что с Россией вновь, как уже не раз бывало, случится чудо. "Народ наш грешен и груб", — писал Достоевский, но именно среди него зачнется солнечная мистерия Богочеловечества. Как из того безумного, из него выйдут все бесы, вся мерзость. Есть только один способ высвободить его великую энергию: "...покажите ему (русскому человеку) в будущем обновление всего человечества и что воскресение его может быть одной только русскою мыслью, русским Богом и увидите, какой исполин, могучий и правдивый, мудрый и кроткий, вырастет перед изумленным миром".

Старики-эмигранты, с которыми я уже многие годы веду неторопливые беседы, признаются, что не верили, что после победы большевиков Россия выживет. Они вспоминали, что ни одно слово в годы гражданской войны и после нее не было так осмеяно, как "русский народ-Богоносец". Удивлялись этой мечте Достоевского. До людей не доросли, где уж там Богоносец! Нелепая претензия! Но во вторую войну именно наш народ совершил чудо: 55 лет тому назад он поверг фашизм, спас народы. И стали прозревать скептики: Богоносец это не хоругвеносец. Это скорее образ роженицы. Она мечется, мучится, вопя, крича от боли. Неэстетичный образ, но правдивый. Убедили и меня мои собеседники. Несмотря на все беды, вера во всечеловеческое предназначение у русских не убита. И в нынешнем лихолетье надо ее поддержать, "надо держать знамя, как говорил Достоевский, даже в чине юродивого, чтобы не умерла Великая Мысль".

Вот и этот очерк о глобализации и всечеловеческом деле — не более чем скромная попытка напомнить об этой "Великой Мысли", найти хотя бы клочки, обрывки ее, призвать наших ученых оценить по достоинству наследие русских космистов. Чтобы они поколение за поколением не переставали выдергивать, хоть по перышку, из хвоста жар-птицы. В надежде, что когда-нибудь эта дразнящая жар-птица явится нам во всем огненном великолепии своем.

7 марта 2000 года,

Париж—Москва

ИСТОЧНИКИ

38. Перепечатана в NGT, 4 Jan 2000. Эта газета распространяется по всему миру.

39. A l a n B e s a n с o n. La Russi est elle europeenne? Controverse avec Martin Malia. В журнале Commentaire. Numero 87, Automne 1999, p. 607.

40. Л е о н т ь е в К. Н. Избранное. Рарог. MP, 1993, c. 35.

41. М о и с е е в Н. Н. Агония России. Есть ли у нее будущее? Экспресс. М., 1996.

42. М е н ь ш и к о в Ст. Экономика России: практические и теоретические вопросы перехода к рынку. М., МО, 1996.

43. Business Week, 7 Feb. 2000.

44. Ibid.

45. Р у т ы ч Н. Н. Думская монархия. СПб. Логос, 1993, гл. 8, с. 33—38.

46. Le Monde Diplomatigue, Manier de voir № 47. Christian Comeliau, p. 82—86.

47. Х а е к Ф. Дорога к рабству. Мюнхен, 1983, с. 59.

48. P o l a n y i Karl. The Great Transformation.1944, p. 81.

49. Ibid.

50. Ф е д о р о в Н. Философия общего дела. М., 1993.

------------------------------------------------------------------------

© "Наш современник", 2000

Вы здесь:   Главная / Актуальная публицистика / О глобализации, новом тоталитаризме и России (продолжение)

Новости библиотеки e-mail: